Анатолий Протопопов

Существует ли инстинкт отрицания инстинктов?

(Доклад, прочитанный на конференции молодых учёных 22 ноября 2011 года в Харьковском университете им. Каразина)

     

Уважаемые коллеги!

      Прежде всего позвольте выразить признательность организаторам конференции за предоставленную возможность выступить здесь, и проявленное гостеприимство.
      Многие присутствующие здесь наверное знают - или наслышаны, что моя деятельность в биологии посвящена филогенетическим основам поведения человека. Только что в издательстве "Дани Алмас" вышла новая книга, написанная мною в соавторстве с Алексеем Вязовским, где мы постарались обобщить представления современной науки о врождённом поведении, и придать им вид, насколько это возможно, упорядоченной системы. Книга называется "Инстинкты человека. Попытка описания и классификации". Вы можете приобрести её на нашей конференции. Некоторые идеи этой книги я постараюсь вкратце изложить в своём докладе.
      Итак.
      Человек человеку всегда был интересен как объект изучения. Особенно интересно и практически ценно было понять его поведение. Уже Гиппократ предложил систему классификации характеров, ту самую, про холериков-флегматиков, которой мы пользуемся и сейчас. Но по-настоящему научный интерес к поведению человека появился лишь в конце 19-го века, когда сверкнула звезда Зигмунда Фрейда, впервые заговорившего о подсознании и силе влияния подсознательных мотивов на поведение. Собственно говоря, сам термин "подсознание" им и предложен. И хотя Фрейдовская трактовка подсознательных мотивов справедливо отвергнута современной наукой, сам факт наличия у человека неосознаваемых рассудком сложных мотиваций, был, тем не менее, полностью подтверждён.
      Позднее, тему подсознательного стала активно разрабатывать появившаяся тогда новая наука - психология, объявившая себя главным знатоком предмета. Но психология пошла совсем другим путём, более философским, нежели естественнонаучным; филогенетические основы поведения в классическую психологию вписываются плохо. А надо заметить, что современная психология представляет собой весьма эклектическую смесь огромного числа школ, течений и направлений, каждое из которых норовит предложить свою оригинальную трактовку психических феноменов. Систем, предложенных только известными психологами - не менее нескольких десятков, а сами системы также отличаются эклектичностью. Это однозначно свидетельствует об отсутствии в психологии общепринятой модели ментальных процессов, отсутствии понимания их физического смысла. Впрочем, как прикладная и эмпирическая дисциплина, психология достигла неоспоримых успехов.
      Потребовалось несколько поколения этологов и социобиологов, чтобы скорректировать эти односторонние взгляды, и подвести под поведение человека внятный естественнонаучный базис, основанный на эволюционной теории. Усилиями эволюционистов к настоящему времени нарисована достаточно связная картина врождённого поведения человека, позволяющая уверенно говорить о фундаментальной роли филогенетических адаптаций в развитии такого поведения.
      Фокусом наших с Алексеем интересов в биологии как раз и являются вышеописанные адаптации. Мы называем их инстинктами, понимая их, применительно к человеку, не совсем так, как их обычно понимают неспециалисты, да и многие специалисты тоже. Мы не видим инстинкты человека какими-то непобедимыми монстрами, какими они представляются многим обычным людям, но видим их как мотивации и предрасположенности, лишь склоняющие человека к определённому поведению, но не детерминирующие его.
      Вообще говоря, генетическая обусловленность многих сторон человеческого поведения вполне общепризнана, и изучается в рамках многих академических дисциплин, например, психогенетики, по которым читаются курсы в ВУЗах и есть официально утверждённые учебники. Однако, щадя ранимое человеческое самолюбие, эти дисциплины, во-первых, не акцентируются на сходстве этого поведения с поведением иных видов животных, а во-вторых - уклоняются от утверждений о генетической обусловленности сложного поведения, такого, как например, социальное. В основном, психогенетика ограничивается рассмотрением отдельных поведенческих нюансов. Мы в своей книге постарались показать, что это неправомерно узкий взгляд на врождённое поведение, но даже такой узкий взгляд не для всех приемлем. Что же говорить о расширенном! Это неприятие представляется нам крайне серьёзным препятствием для широкой популяризации этологических и социобиологических знаний, поэтому я решил посвятить свой доклад именно этой теме.
      Известно, что эволюционная теория, с самого момента её появления встречает неприязненное отношение очень многих людей, хотя истинность её строго доказана современной наукой. Но если происхождение тел организмов посредством естественного отбора стало, в конце концов, практически общепризнанным - даже многими религиозными деятелями, то с эволюционным происхождением значительных компонент поведения согласия гораздо меньше. Даже некоторые специалисты не согласны с наличием в человеческом поведении существенного врождённого пласта - особенно - в форме инстинктов. Это широкое неприятие врождённости поведения человека может показаться удивительным, однако, как мы увидим далее, оно достаточно закономерно. Обсуждению причин этого неприятия уделяют много внимания известные эволюционисты. Например, Ричард Докинз посвятил этому обсуждению всю первую главу его знаменитой книги "Расширенный фенотип". Однако, на наш взгляд, Докинзу не удалось докопаться до сути, хотя его полемика очень ярка и по-своему убедительна. Поэтому, работая над темой человеческих инстинктов, мы не могли не уделить этой проблеме самого пристального внимания; смеем надеяться, что нам удалось раскрыть проблему глубже.
      Отчасти, корень проблемы можно усмотреть в драматических особенностях истории 20-го века. Известно, что в конце 19-го века теорию эволюции пытались довольно некритически приложить к самым широким областям науки и практики. Эти попытки породили тогда весьма мрачную теорию социал-дарвинизма, оправдывающую социальную несправедливость, а также привели к расцвету негативной евгеники - учения об искусственной самоселекции человека. Оба этих учения пришлись по вкусу появившимся в то время известным тоталитарным режимам, использовавшим их для идеологического оправдания политики насилия, включая массовые убийства. Эта, в общем-то случайная связь с тоталитаризмом дискредитировала не только конкретно эти теории, но и вообще естественнонаучный подход к изучению поведения человека. Интеллектуальным сообществом была принята - от греха подальше - установка на недопустимость биологических интерпретаций социального поведения, в том числе - наследования некоторых личностных качеств. Эти темы стали своеобразным табу, и продолжают оставаться таковыми и поныне. Однако, как мы полагаем, дело не только и не столько в негативной евгенике - корни этой неприязни гораздо глубже. Ведь в наше время данную неприязнь в массовом порядке демонстрируют люди, никогда и ничего не слышавшие ни о евгенике, ни о социал-дарвинизме.
      Интересно обратить внимание на то, что на заре этологии концепция врождённости поведения критиковалась как разновидность идеализма - дескать только влияние среды материально, а врождённое может быть лишь выражением какой-то высшей идеи. Как мы увидим чуть ниже, эта позиция также вполне закономерна.
      Мы полагаем, что эта неприязнь имеет инстинктивно-подсознательный характер, и зиждется на подсознательном ощущении сакральности природы, обычно конкретизирующемся в ощущение её всесовершенства, всемогущества, всеведения, и главное - целенамеренности - то есть, нацеленности на человека, как высшую цель и ценность всего мироздания. Фактически, речь идёт о неосознаваемом креационизме - представлении о сотворённости мира всесовершенным сакральным Творцом, задумавшим человека как высшую цель своей "творческой" деятельности. Хочу подчеркнуть, что речь вовсе не идёт о креационизме, как осознанной космогонической доктрине, но о креационизме, как аморфном мировосприятии "на уровне смутных предчувствий", которое может быть присуще даже высокообразованному человеку, на рассудочном уровне отрицающему религию. Чтобы отличать креационизм "на уровне предчувствий", от осознанного креационизма, я буду далее называть его "прото-креационизмом". В самом деле - даже высокообразованные и рационально мыслящие люди часто уверены в том, что дескать "природа всегда права", "природа ничего не делает зря", "в природе всё взаимоувязано и совершенно", "против природы не попрёшь", и так далее, и так прочее. Знаменитый философ Бенедикт Спиноза довёл эти представления до логического завершения, прямо отождествляя природу с Богом, но он просто озвучил витающие в воздухе настроения, "владеющие массами" извечно и неизбывно.
      Фактически, от классического креационизма такие представления отличаются лишь названием этой творящей сущности - вместо слова "Бог" или "Творец" произносятся такие, как "природа", "вселенная", "мироздание", и даже "эволюция"! Да, да, именно эволюция. В субъективном понимании неспециалистов, эволюция часто воспринимается как нечто всесовершенное, и "ничего не делающее плохо". Однако, человек, наделяющий эволюцию свойством всесовершенства - фактически приписывает ей разумность и целенамеренность, что ставит её в один категорийный ряд с Богом и прочими сверхъестественными вещами.
      В этой прото-креационистской системе координат "природа человека" не может выглядеть иначе, чем как нечто всесовершенное и святое - ведь это как бы венец творения, и высшая цель святой, всесовершенной, и всесильной сущности, пусть и называемой словом "эволюция".
      Какое отношение это имеет к инстинктам? Во-первых, многие проявления инстинктивного поведения (агрессия, похоть, и т.д.) противоречат многим культурным и нравственным нормам, неотъемлемо присущим высокоразвитому обществу. Разумеется, попытки объявить указанные человеческие пороки - агрессивность, детоубийство, садизм, "природными" в указанных координатах вступают в резкое эмоциональное противоречие с идеей сакральности природы человека: сакральное должно быть безупречно. Во-вторых, эгоцентрическое ощущение избранности человека в мире (фактически - сакральности относительно прочих животных), основаное на существенном его интеллектуальном превосходстве, рождает соблазн предположить исключительную разумность его поведения, полное отсутствие животности в нём. Очевидно, что всякие утверждения об обратном воспринимаются как попытки унизить (десакрализовать) человеческую сущность, и потому задевают самолюбие.
      Очевидно, что противоречие между идеей сакральности природы и культурной неприемлемостью некоторых форм инстинктивного поведения может быть разрешено тремя путями:

  • Отрицанием "природности" человеческих пороков; объяснением их строптивостью и непослушностью человека, отступлением от всеблагой воли "высших сил", как бы они ни назывались. Неизбежным следствием этой посылки является отрицание существенного природного компонента в поведении человека, как существа, к порокам весьма склонного.
  • Сакрализацией (то есть - объявлением оправданным, допустимым и "правильным") любого природно-обусловленного поведения, даже самого отвратительного и морально неприемлемого. Между прочим, данная точка зрения была, с лёгкой руки Блаженного Августина (одного из авторитетных теоретиков христианства) достаточно популярна в раннем средневековье.
  • Признанием некорректности данной системы координат - то есть, признанием ложности тезиса, как о наличии сакральных сущностей вообще, так и о сакральности природы в частности. А вне этой системы координат пороки могут быть сколь угодно природными, не будучи при этом сакральным и оправданными.       Практика показывает, что возможность третьего пути идеалистически настроенными гражданами не понимается в принципе - так сказать, "на уровне спинного мозга". Полное отсутствие в картине мироздания чего-то священного просто немыслимо для них - настолько, что они и атеизм часто объявляют религией - якобы тоже сакральной. Почему? Об этом - чуть далее. Так или иначе, но в представлении таких людей существуют лишь первые две альтернативы.
          Первая - тезис о всесовершенстве и всеблагости человеческой природы, возможно испорченной тлетворным влиянием "среды" - есть стандартная на сегодняшний день гуманитарная модель человеческого поведения. Ей следуют не только верующие, но и очень многие люди, в принципе далёкие от религии, но никак не свободные от прото-креационизма. Закономерно, что даже незначительное несогласие со стандартной моделью воспринимается как приверженность к тезису об оправданности и "правильности" любых злодеяний, если они являются "природными". Разумеется, в этих координатах все исследователи врождённого поведения человека оказываются "злодеями", занимающимися научным оправданием человеческих мерзостей.
          Но к счастью, из этой, безусловно ложной системы координат можно выйти, и увидеть, что раз природа не сакральна, то "природность" агрессии, воровства и т.п., не делает их сакральными, следовательно - не может их оправдывать. Потакание "природе" может, и во многих случаях должно быть наказуемо; оправдывание "природой" противозаконного поведения в точности аналогично попыткам в современном суде оправдаться "волей Господней".
          А сейчас - обещанный ответ на вопрос о "неукладывании в голове" идеи о несвятости природы. За это "неукладывание" ответственны инстинкты социальных консолидаций. Наиболее важен здесь вклад иерархического инстинкта, более строго называемого инстинктом вертикальной консолидации, но имеют значение и другие социальные инстинкты. От инстинктов не свободен ни один человек - ни Сократ, ни Дарвин, ни папа Римский, ни вы, и ни я. И от иерархического инстинкта - в том числе. Поэтому самосборка групп людей в иерархически выстроенные структуры происходит почти всегда, когда люди собираются вместе сколь-нибудь надолго. Инстинкт вертикальной консолидации побуждает людей (или иные социальные существа) выстраиваться в структуры с резко выраженным неравноправием входящих в эту структуру индивидов. Это неравноправие не исчерпывается неравенством в доступе к материальным благам; более важным неравенством является неравенство субъективной ценности индивидов, включающей ценность трудовых усилий и даже самой жизни. Важно отметить, что блага, которыми пользуется, например, вождь племени, или главарь банды, или пахан в тюремной камере, при чисто вертикальной консолидации отражают лишь личные бойцовские качества последнего, но не его полезность для группы. Иное возможно лишь в горизонтально-консолидированных структурах, но не о них сейчас речь.
          Появление этого инстинкта, а также его стабильность во времени и пространстве обусловлены фундаментальной склонностью всего живого к краткосрочным поведенческим стратегиям. Мы уделили понятию срочности поведенческих целей большое внимание в нашей книге, но его развёрнутое описание, в общем, выходит за рамки моего краткого доклада. Однако иерархический инстинкт заслуживает того, чтобы механизм построения иерархий вкратце был описан прямо здесь и сейчас.
          Ключевым модулем иерархического инстинкта является не модуль самоутверждения, как может показаться на первый взгляд, а модуль умиротворения. Тиранов делают рабы - сказано сколь же давно, столь же и верно. Умиротворение победителя иерархического поединка (лояльность ему), даже если его объективное превосходство в силе невелико - есть поведение сиюминутно более выгодное, чем продолжение борьбы - даже посредством построения коалиций. И вообще, построение коалиций - весьма долгосрочная поведенческая стратегия, гораздо более трудная в реализации и менее надёжная в смысле результата. Один из ключевых элементов лояльности - поддержка победителя в его деятельности по укреплению иерархического статус-кво, она резко усиливает его (победителя) боеспособность. Возникает ситуация положительной обратной связи: поддержка победителя небольшой группой "лоялистов" усиливает резоны для перехода к лояльности других членов группы. Процесс лавиннобразно нарастает, пока не охватит всех доступных членов группы, а этот победитель получает почётное звание доминанта - ведь он теперь всесилен. Разумеется, в пределах группы.
          Важно ещё раз подчеркнуть, что иерархия строится не рассудочными умозаключениями, подобными приведённым выше, но инстинктами - то есть, заранее заложенными в подсознание схемами поведения, управляющими организмом посредством тех или иных эмоций. В большинстве иерархий никто не калькулирует выгоды и убытки умиротворяющего поведения, хотя у людей это в принципе возможно, и вполне имеет место при стремлении к какой-то привлекательной должности. Эти калькуляции осуществляются как бы "на автопилоте" - в повиновении смутному эмоциональному побуждению. Поэтому иерархия выстраивается гораздо быстрее, чем может сработать вышеописанная обратная связь: подсознание чётко "чует" к чему может привести чья-то победа в иерархическом поединке, и действует на опережение, не дожидаясь непосредственных физических воздействий.
          Вернёмся к сакрализации природы. Обратим внимание на то, что для отчётливо оформленной вертикально-консолидированной социальной структуры, с неизбежными в любой группе элементами родственной консолидации и конформизма, но практически отсутствующей горизонтальностью отношений характерно следующее:
    • Центральной фигурой группы является её доминант, возможности которого по контролю над ресурсами и трудовыми усилиями остальных членов группы безграничны - разумеется, опять же, в пределах группы. Ведь доминант - пусть и руками лояльных ему индивидов - может победить любого другого члена группы, но никак не наоборот. Его может победить лишь горизонтальная коалиция рядовых членов группы, но мы сейчас рассматриваем группу, консолидированную чисто вертикально.
    • Субъективно воспринимаемая всеми членами группы ценность доминанта - во всех смыслах этого слова - бесконечно велика в сравнении с ценностью членов, находящихся на нижестоящих уровнях иерархической структуры. Важно, что в это восприятие входит и самовосприятие - как своей высшей ценности верхами, так и своей ничтожности низами.
    • Воля доминанта, возглавляющего группу, непреодолима - настолько, что зачастую выглядит способной к прямой материализации в духе философии идеализма: "Да будет свет! И стал свет". Или: "Как хотите, но шоб к завтрему было!" И стало... Разумеется, объективные законы физики при этом не нарушаются, но субъективно это может быть не так - ведь сложную ресурсозатратную деятельность может инициировать лишь воля (идея), выраженная в материально ничтожном сигнале - таком как слово или движение глаз; при этом фактические энергетические и материальные затраты несут особи с ничтожной субъективной ценностью, что делает ощущение прямой материализации идеи особенно правдоподобным.
    • Лояльность доминанту, как сверхценной сущности, и, чуть меньшей степени - группе в целом, является важнейшей особенностью вертикально-консолидированных социальных структур. Эта лояльность обычно искренна, и потому субъективно воспринимается как любовь к вождю и группе (групповой патриотизм).
    • НИЧЕГО мало-мальски важного в группе не происходит вне воли доминанта.
          Поскольку, как я уже сказал, вертикально-консолидированная группа формируется соответствующим инстинктом, то как и всякое инстинктивное действие, побуждает человека к действию посредством тех или иных эмоций, а не какими-то рассудочными умозаключениями, осознаваемыми обычно в виде "внутреннего голоса". Например, лояльность доминанту может выражаться в форме благоговения, безотчётной любви и преданности; как и всякий объект любви, доминант при этом идеализируется, что порождает ощущение его всеохватной правоты и безгрешности. Вследствие эмоционального характера мотивации, фактическое построение группы осуществляется как бы "на автопилоте", впрочем, как я уже отмечал выше, не следует полагать этот "автопилот" всесильным монстром.
          Для нашего вопроса о всесовершенстве природы важно обратить внимание на всеволие доминанта, и на инстинктивную лояльность ему, выражающуюся в форме любви, и имеющей следствием его, доминанта, идеализацию. Формирование на базе ощущения всеволия и идеальности доминанта какого-то неконкретного прото-креационистского "предчувствия" представляется вполне закономерным. Действительно, если в группе ВСЁ делается по воле доминанта и с целями, им, безгранично любимым, намеченными, а потому - правильными, то почему бы не предположить, что таково положение дел во всей вселенной?
          Приведённое описание вертикально-консолидированной социальной структуры не является ни художественным преувеличением, ни описанием чувств глубоко верующих граждан к Богу, ни сугубо теоретической абстракцией - достаточно ознакомиться с, например, воспоминаниями очевидцев смерти Сталина. При всей, мягко говоря, негуманности многих его управляющих решений, он был объектом неподдельной любви большей части жителей страны, искренне плакавших при известии о его кончине. Некоторые даже воспринимали его смерть как конец света. Широко распространено было мнение - вполне искреннее! что Сталин никогда не ошибался (что далеко от истины), а творимые злодеяния и злоупотребления делались злокозненными исполнителями без его ведома, и против его воли. Сталина часто идеализировали даже узники ГУЛАГа; Николай Бухарин написал Сталину из тюрмы 43 письма, в которых он фактически признавался ему в любви. Вряд ли это выражение любви было стопроцентным лицемерием; скорее наоборот. А ведь он был отнюдь не глупым человеком, прекрасно знающим, с кем и с чем имеет дело. Более того, много позже, когда не заметить коренные проблемы социалистической системы было невозможно, их долго продолжали старательно списывать на отступление от безгрешных "базовых принципов", заложенных фактически сакральными вождями.
          Я привёл эти, отчасти философские рассуждения вовсе не затем, чтобы показать генетическую связь между инстинктом вертикальной консолидации и верой в Бога: я полагаю эту связь очевидной и не нуждающейся в специальных доказательствах. Да и не атеистические чтения у нас здесь. Я лишь хотел обрисовать этологические основания для широкого спектра околорелигиозных поведенческих реакций, к которым безусловно относится явление идеализации и сакрализации природы, приводящие к неприязненному и даже враждебному отношению к идее наличия инстинктов у человека.
          Резюмируем. В основе основ - фундаментальный принцип необратимости времени, делающий предсказания будущего сложными и ненадёжными, и тем самым склоняющий к преследованию краткосрочных целей. Стремление к краткосрочным целям приводит, в интересующем нас аспекте, формированию эгоцентрического мироощущения, и к преобладанию вертикально-консолидированных социальных структур. Последнее формирует специфическое "вертикальное" мироощущение, глубоко инстинктивное, и идеалистическое по своей сути. Вертикальное мироощущение подразумевает нацеленность всего, что происходит в мире, на достижение целей кого-то вышестоящего, всемогущего и всезнающего; а эгоцентризм подразумевает главной из этих целей - себя, любимого и почти святого. Отсюда - предположения о "природности" - то есть сотворённости высшим всеблагим "нечто" различных неприглядных особенностей поведения, тем более - предположений о родстве этих неприглядностей с отнюдь не сакральными низкими и мерзкими тварями, вызывает глубинный иррациональный протест, и совершенно Фрейдовскую рационализацию - то есть, выдумывание благовидных рациональных объяснений для иррациональных мотивов.
          Итак, если совсем уж в двух словах, то мы полагаем, что инстинкт отрицания инстинктов есть, и это - инстинкт вертикальной консолидации, побуждающий людей с боготворить своих начальников и вождей. А вместе с ними - и всё мироздание, как предположительно сотворённое "самым главным начальником". Но поскольку полагать божественным человеческое свинство никак не хочется, то возникает страстное желание не считать его (свинство то есть) природным. Помните, пожалуйста, об этом инстинкте, когда сталкиваетесь с выпадами критиков.

    .